Ольга Каммари

Любовь, смерть и лошади

Лаборатория современной драматургии «Лиговка 44: ДА/НЕТ» в Государственном драматическом театре «Комедианты»

В театре «Комедианты» состоялась лаборатория современной драматургии «Лиговка 44: ДА/НЕТ», в рамках которой молодые режиссеры представили на суд зрителей шесть эскизов. Эскизы эти получились самые разные — начиная от откровенных ученических зарисовок, совсем скороспелых набросков с неразработанным режиссерским концептом, до вполне внятных и мастеровитых решений. Рассматривать получившиеся работы предлагалось с точки зрения потенциальной возможности включения одной из них (при последующей доработке) в репертуар театра. Запрос вполне конкретен, что делает честь организаторам, которые преследуют цель «омоложения» репертуара, пополнения его пьесами современных драматургов.

Сцена из эскиза «Земная шваль».
Фото — Елена Игнатьева.

МОДНЫЕ 90-е

Первой показанной на лаборатории работой был эскиз Валерия Семенова, студента РГИСИ (мастерская И. Р. Штокбанта) «Земная шваль» по пьесе Федора Шилова. В сущности, пьеса представляет собой очень выпрямленную и идеализированную историю жизни Бориса Рыжего, который предстает в ней возвышенным над миром поэтом с большой буквы П, этаким Байроном, гонимым миром странником. Текст основан не только на биографических фактах (и не фактах), но также включает в себя и сами стихотворения, которые герои время от времени патетически декламируют со сцены. Режиссер привнес сюда и песни под гитару (музыкальный руководитель спектакля, автор песен Каролина Хардыкайнен), а для пущей выразительности — танцы (пластическое решение Алексея Ивановича).

События представлены хронологически. В начале темп повествования довольно быстрый, картины сменяют одна другую, словно перед нами краткий исторический дайджест. Вот советская школа, Леха «барыжит» импортными шмотками, вот дети подросли и уже выпивают в подворотне. Фигура Бориса Рыжего изначально противопоставлена обществу. Одноклассники справа — поэт слева. «Я говорю, а меня не слышат», — жалуется он залу, ходит между героями, словно между экспонатами в музее, читает стихи…

Постепенно темп замедляется. С общего плана режиссер переходит на крупный. Внимание зрителя сосредотачивается на отдельно взятых историях. История сгероинившейся Ленки (Каролина Хардыкайнен), спившейся Таньки (Софья Юрко) — одного за другим, поочередно теряет поэт друзей в мясорубке Перестройки.

По жанру представленный эскиз — мелодрама, актеры играют подчеркнуто эмоционально, «на сериальный манер». Положительно отличается от других работа артиста Егора Щедрова (Леха, Белочка, Жора), который привнес в своего основного персонажа ироническое отстранение, что явно позволило углубить образ.

Внимание же режиссера сосредоточилось, в основном, на внешней атрибутике. Подробно разработана предметная среда. Приметы эпохи 90-х, узнаваемые, нелепые и трогательные одновременно, подбирались постановочной группой с явным азартом. Однако эскизу очень не хватило внутренней проработки, более метафорических и объемных, не лобовых решений.

Сцена из эскиза «Саша, вынеси мусор».
Фото — Елена Игнатьева.

МЕЖДУ ЯВЬЮ И НАВЬЮ

Второй представленной на лаборатории работой стал эскиз Анастасии Быцань, студентки 4 курса РГИСИ (мастерская Ю. М. Красовского) по знаменитой пьесе Натальи Ворожбит «Саша, вынеси мусор».

В визуальном оформлении был использован обаятельный видеоряд — именно там, на видео (в ином пространстве) существовал умерший Саша (Сергей Бледных), беззаботный старик, миролюбиво покачивающийся на качелях-скамейке и улыбающийся даже на собственных похоронах.

А в мире живых остались овдовевшая Катя (Нина Мещанинова) и ее беременная дочь Оксана (Юлия Бурцева). Их мир бытовой: посреди сцены стоит длинный стол, покрытый белой скатертью. Стол здесь — символ жизни. Собрать на стол, убрать со стола — эти женщины хоронят, рожают, выживают.

Очаровательная пацифистская пьеса Натальи Ворожбит украсит репертуар любого театра. Остроумный, насыщенный бытовыми подробностями текст и отчасти абсурдный, притчеобразный сюжет держат сами по себе. Но если говорить о режиссерском решении, невольно вспоминаются две самые известные постановки: петербургская (Невидимый театр, режиссер Алессандра Джунтини) и московская (Центр им. Вс. Мейерхольда, режиссер Виктор Рыжаков). В первом случае режиссер сделала акцент больше на бытовой составляющей пьесы: актеры говорили со смешным, прелестным говором, пространство было устлано коврами. Виктор Рыжаков пошел скорее вторым путем: пространство в его спектакле полностью внебытовое, подчеркнуто условное. Очевидно, возможных путей гораздо больше, чем два. Но проблема представленного на лаборатории «Лиговка 44» эскиза в том, что режиссер не определилась, в каком направлении будет решен ее будущий спектакль и в какой эстетике существовать артистам. Как следствие, и о заложенных режиссером смыслах сверх сюжета можно говорить лишь гипотетически.

Сцена из эскиза «Барбетт одевается».
Фото — Ирина Ковалёва-Кондурова.

ОСТРОЖНО, ДЕТИ!

Разительно отличающейся от двух предыдущих с точки зрения мастерства стала третья лабораторная работа — «Барбетт одевается» главного режиссера Луганского академического русского драмтеатра Татьяны Дремовой по пьесе Марии Малухиной.

Конфликт между мечтой и реальностью, заложенный в основе сюжета, отражен в сценографическом решении эскиза. Воображаемый мир героя, в котором он предстает в образе Барбетт (американского воздушного гимнаста 20–30-х гг., переодевавшегося женщиной во время своих выступлений), визуально решен с помощью двух экранов, на которые проецируются движущиеся черно-белые рисованные узоры (сценография режиссера). В первой сцене Барбетт (Константин Красиков) появляется в элегантном черном платье в статуарно застывшей позе. В сочетании с визуальным и звуковым фоном это пространство выглядит эстетским и модернистским. Кокто (Андрей Никитинских), возлюбленный Барбетт, в халате, с тростью и в шейном платке — изысканный собеседник, наставник и проводник.

Резко контрастна следующая сцена. Маленькая кухня, мещанский интерьер. Две женщины — мать героя и его беременная девушка; паста с базиликом, напольные ковры и искусственные цветы в пузатой вазочке. На экранах, где только что ветвились узоры, теперь — укрупненные лица жующих домочадцев.

Барбетт при таком прочтении — тоска по прекрасному, по совершенству, которого нет в жизни, по идеалу, которого не достичь. Однако, это не единственная тема. Побочной партией, о которой нельзя не упомянуть, становится тема гендерных стереотипов. Неслучайно герой, ожидая свою девушку с гинекологического осмотра, сталкивается с таким же ожидающим, разволновавшимся «будущим отцом». В попытке справиться с волнением незнакомец «толкает монолог», пестрящий общепринятыми идиомами о том, каким надлежит быть «нормальному мужику». Игорь (он же Барбетт) явно противопоставляет себя этому миру, чурается его, бежит прочь.

Сцена из эскиза «Барбетт одевается».
Фото — Ирина Ковалёва-Кондурова.

Постановка пьесы «Барбетт одевается» таит в себе риск умалить значение одной из сторон. В противном случае получится история про гомосексуалиста, вынужденного жить по законам гетеросексуального социума. История эта сама по себе драматична, но пьеса Марии Малухиной о другом. Не случайно возлюбленный Барбетт — Жан Кокто, а не соседский мужик.

Эту опасность наглядно демонстрирует эскиз Татьяны Дремовой. В финале герой отказывается от своего воображаемого мира и становится прилежным отцом двух очаровательных близнецов. Что стало причиной его выбора, из эскиза не ясно. Но такое прочтение придает пьесе нравоучительный, оценочный характер, которого нет в оригинале. В пьесе «Барбетт одевается» финал остается открытым. В эскизе же объемное и многообещающее действие к концу уплощается и скатывается в благость и милоту: под фортепианную музыку на сцену выходят два ангелоподобных ребенка. Улыбаясь друг другу, семья садится за стол — тот самый, с пузатой вазочкой поверх скатерти и плюшевыми тюльпанами в ней…

ОТ ЯБЛОНИ — ЯБЛОКО, ОТ ЕЛИ — ШИШКА

Следующей работой стал эскиз Ирины Дремовой, выпускницы НГТИ (мастерская С. Н. Афанасьева), «Посадить дерево» по пьесе Алексея Житковского.

Задуманная автором как шутка или эксперимент с элементами комедии и абсурда, пьеса «Посадить дерево» строится вокруг извечного конфликта отцов и детей.

Отец (Олег Жилин), простой мужик «из народа», исповедующий «традиционные ценности», решил приобщить нерадивого сына (Роман Ишимов) к традиции и посадить вместе с ним дерево. Ведь, как известно, каждый мужчина должен посадить в своей жизни хотя бы одно дерево, а также построить дом — и дальше по списку. Правда, с сыном ему не очень повезло — очкарик, программист, яблоню от тополя отличит едва ли. И вот, купив в магазине саженец (как выяснится позже, декоративный, пластмассовый), герой вместе с отроком отправляется на природу, чтобы найти для будущего дерева самое походящее место. Таким местом становится элитное поле для гольфа, принадлежащее депутату (и, судя по всему, криминальному авторитету в одном лице). Тут появляются архетипичные охранники (Станислав Воронецкий и Роман Якушов), туповатые и безжалостные, словно сбежавшие из фильма Квентина Тарантино.

Сцена из эскиза «Посадить дерево».
Фото — Ирина Ковалёва-Кондурова.

В визуальном оформлении режиссер использовала экран в качестве задника. На него проецировались рисованные (будто ребенком в тетрадке) изображения героев, которые добавлялись по ходу действия вместе с появлением очередного персонажа. Такое простое решение подчеркивало схематичность сюжета и анекдотический характер ситуации, требующий соответствующего подхода к трактовке ролей. Но, к сожалению, в отличие от оформления, в актерской подаче попадания в материал не произошло. (Возможно, из-за плохого знания текста.) Многократное повторение, заложенное драматургом в реплики персонажей, предполагает определенную ритмичность. В эскизе Ирины Дремовой реплики буксовали, а шутки не выстреливали. В катарсическом финале (где отец начинает гордиться сыном, а сын принимает отца) на дереве появлялись яблоки. На сцене же, к сожалению, плоды не вызрели. Но при надлежащем удобрении и прополке этот материал может оказаться для театра весьма плодородным.

ИГРАЙ, ГАРМОШКА!

Пятой представленной на лаборатории работой стал эскиз Ивана Рябенко (выпускника РГИСИ и студента ГИТИСа, мастерская И. Поповски и Р. Туминаса) по пьесе финского драматурга Сиркку Пелтолы «Всего ничего (Малые деньги)».

Жизнь на финском хуторе в прочтении Ивана Рябенко полна обаяния и национального колорита: размеренный уклад, неторопливый темп, вязаные шапочки и мелодичный баян, под напевы которого разворачивается действие на сцене.

Ясон — центральный персонаж пьесы — продолжает линию литературных юродивых, вроде идиота Мышкина из романа Достоевского или калеки с острова Инишмаан Мартина Макдонаха. Кстати, есть что-то «макдонаховское» в пьесе Сиркку Пелтолы. Как и герои ирландского драматурга, ее персонажи живут в замкнутом и удаленном от центра месте, дыре, провинции мира. Режиссер Иван Рябенко создает особую атмосферу этого мира, который, кажется, имеет и цвет, и даже запах. Это запах свежерастопленной печки, ментоловых сигарет, бутерброда с петрушкой и шерстяных носков…

Сцена из эскиза «Всего ничего (Малые деньги)».
Фото — Ирина Ковалёва-Кондурова.

Доживающая свой век мать Ясона (Таисия Попенко) уже почти не ходит. Она опекает недоразвитого сына, пытаясь обучить его всему, чтобы он мог сам себя обслуживать, когда ее не станет. Ясон (Антон Быстров-Мокрый) — неуклюжий, толстый, по-детски доверчив, называет себя в третьем лице и смотрит в одну точку, когда по многу раз повторяет заученные фразы. В начале кажется, что это история про ублюдков и хороших. Бандитская парочка — беременная Ванесса (Елизавета Чернова) и отморозок Микки (Илья Безрук) — типичные ублюдки, намеренно картонные и почти бесславные. Они решаются облапошить дурачка и снять все деньги с его карточки. Познакомившись с Ясоном на автобусной остановке, парочка приглашает «дурачка» отметить выдуманный день рожденья Ванессы. Подпоив бедолагу в баре, жулики выкрадывают карточку, на которой «вся пенсия и все будущее Ясона». Но затем драматург закладывает в развитие сюжета неожиданный перевертыш, в результате которого становится уже непонятно, кто на самом деле чудовище в этой истории. Проснувшись, Ясон понимает, что его обокрали. С хладнокровием маньяка он направляется в бар и, не задумываясь, убивает обидчика. После чего возвращает себе украденную карточку и как ни в чем не бывало возвращается домой.

Между этими двумя мирами — четкий водораздел. По-фински выдержанная, любящая мать, которая всегда сидит на одном месте и ждет своего сына, и враждебный внешний мир, в котором все переменчиво и непостоянно.

Практически на протяжении всего действия на сцене играет одну и ту же мелодию баянист (он замолкает лишь в особо значимые моменты). Музыкант как бы остраняет эту историю, выводит ее во внебытовой пласт, подчеркивая принадлежность к миру иносказания. В результате получилась оригинальная режиссерская зарисовка с широким коридором для трактовки и богатым потенциалом для актерских ролей.

Сцена из эскиза «Феня».
Фото — Ирина Ковалёва-Кондурова.

СИЗИФ И КАМЕНЬ

Последним свой эскиз представил выпускник ЕГТИ (мастерская Н. В. Коляды) Сергей Зырянов, по пьесе Анастасии Чернятьевой «Феня». По жанру эта история — трагедия. Кира и Руслан живут на конюшне. Обслуживающий персонал. Он наркоман, она выпивоха. За пределами конюшни у них ничего нет. Мир для персонажей делится на «там за воротами» и «здесь». Руслану еще хочется вырваться, Кире — уже нет (что тоже становится причиной, а скорее следствием бессилия и отчаяния). Отверженность и одиночество — основание драматических коллизий живущих здесь. Пьеса выстроена таким образом, что становится совершенно понятно: конюшня — некое экзистенциальное пространство, за пределами которого нет ничего, пустота. Персонажи продолжают ряд абсурдистских, взаимозависимых героев — Он и Она, Фандо и Лис, Елена и Штурман… Поэтому и понимать героев стоит не как жертв обстоятельств или расплачивающихся за собственные ошибки людей. Они — за границами категорий добра и зла, в их бытии нет смысла, они обречены на повторяемость и рутину, за пределы которой неспособны выйти по определению.

Режиссер создал на сцене пасмурное пространство. Стремянка, резиновые сапоги, игрушечные лошадки и белая занавеска, словно отделяющая этот застывший мир от прошлого и будущего. Кира (Ольга Яковлева) и Руслан (Леонид Зябкин) обречены друг на друга. Конюшня — тюрьма, в которой они пожизненно заперты и в которую сами себя посадили. Актеры пока еще не нашли точный эквивалент этих сложных персонажей, не требующих ни осуждения, ни оправдания, но за их совместным с режиссером поиском было очень интересно наблюдать.

Вынесенное в название имя Феня — это кличка лошадки, единственного существа, которое принимает Киру. Она безмолвно выслушивает все ее тайны и всегда рада видеть заботливую хозяйку. В финале героиня убивает Феню, душит ее красной ленточкой, которой потом навсегда привязывает запястье Руслана к своему. Контрапунктом звучит песня «Слышен голос из прекрасного далека», еще больше подчеркивающая обреченность персонажей, покидающих эту конюшню.